— Сейчас — не знаю. До того я хотел… да, ты прав, хотел отомстить. Теперь мстить некому. И я ничего не хочу пока. Не знаю, чего хотеть…
— Если умертвие восторжествует — тебе уже никогда ничего не предстоит захотеть. Понимаешь? И потому мы должны сделать все, что можем… хотя бы для того, чтобы в будущем у нас была возможность захотеть что-то новое.
И вновь в пещере воцарилась тишина. Старец искоса посматривал на агача, а тот глядел на пряди света.
— Да, — согласился Эльхант наконец. — Это имеет смысл.
— Что ж, хорошо. — Голос Драэлнора стал теперь совсем слабым. Старец больше не улыбался, а музыка, почти неслышно льющаяся от него, приобрела жалобный, грустный оттенок. — Поешь, Альвар-юнец.
Септанта увидел, как Драэлнор достает из-под плаща сверток холстины. Взял его, развернул…
— А не повредит ли мне это? — спросил он, с подозрением разглядывая хлебную краюху и ломоть тыквы.
— Попробуй, — прошелестел старец.
Агач двумя пальцами осторожно отломил крошащийся кусок черствого хлеба, сунул в рот, медленно прожевал, проглотил… И вздрогнул, услышав — нет, почувствовав, ощутив языком, а после горлом, тишайшие звуки, что прозвучали внутри его тела, крошки осыпавшихся в желудок нот.
— Старик! — воскликнул он, хватаясь за грудь.
— Он безвреден, младой Альвар! — Улыбка вновь тронула бледные губы Лучшей Песни. — А вернее сказать — полезен. Питателен для тебя, как и любой хлеб. Просто он… приобрел новые свойства. Свойства песни. Но это не яд, ешь без боязни.
Пока Септанта, хмурясь и прислушиваясь к своим ощущениям, дожевывал хлеб и откусывал от тыквы, Драэлнор отошел в глубину пещеры, затем вернулся. Увидев, что Эльхант покончил с едой, он снял с себя плащ.
— Возьми.
— Это тоже приобрело новые свойства? — Агач накинул меховую ткань на голые плечи, повел ими, выгнул спину, затем сгорбился, покрутил головой и наконец затянул на груди толстые лохматые шнуры. — Хорошо, хотя бы это не звучит.
— Рисунок также возьми с собой. Под плащом справа пришит лоскут, сверху в нем прореха, можно свернуть кожу и положить туда. Видишь, сейчас мы находимся здесь… — Драэлнор указал место на рисунке. — В конце пещеры проход и коридор. Там, если меня не обманывают эти кривые линии, протекает подземная река. Утолишь жажду. Дальше воспользуешься паутиной, которая, судя по этой петле, перенесет тебя вот сюда. Затем — вот эта обширная область, я не могу определить, что означает… Похоже на пещеру — но слишком велико для нее. Увидишь сам. Иди в направлении Предела Огня и спускайся все ниже. Я не знаю, что ожидает тебя на пути. Но Око — единственная наша надежда, младой Альвар.
— И все же — как может оно помочь нам? Ты так ничего и не сказал.
— Не сказал, потому что пока не ведаю сам. Этим я и займусь в твое отсутствие. Найдешь меня за Шепчущим лесом. Там, где от Коры отходит безымянный приток, в излучине стоит моя хижина. Эта паутина… — Старец наклонился, отчетливо прозвенев суставами, и повел рукой вдоль рисунка, к верхней его части, где у самого края, за жирной линией, означающей, надо полагать, конец подземелий, виднелось пятно-сеточка. — Она уже на поверхности. Вот здесь — холмы и второе пятно. Куда ведет оно? Должно быть, тот, кто создал рисунок, дошел лишь до него, а затем вернулся. Земная поверхность не увлекала его. Либо от Горы Мира пойдешь как обычно, либо через паутину; Я проведу изыскания и решу, как использовать Кольцо против умертвия. Поторопись, Альвар-юнец. Несколько дней — и войско Монфора будет разбито.
— Ты говоришь: Око — наша единственная надежда, — произнес Септанта. — Но как воспользоваться им — не знаешь? Все это кажется мне лишенным смысла.
— Да, — согласился Драэлнор. — Смысла и нет. Я лишь надеюсь, что Кольцо поможет. Ты надеешься на что-то другое? Видишь иной выход? Поделись со мной — станем надеяться вместе!
Эльхант спрятал кожу под плащ, поднял кэлгор, вновь машинально попытался сунуть его за спину. Драэлнор, хмыкнув, снял свой ремень и отдал агачу. Тот соорудил подобие перевязи, вставил клинок в узкую петлю, а другую, широкую, накинул на левое плечо. Теперь меч висел наискось, рукоятью вперед, под мышкой Септанты.
Они взглянули друг на друга. Тишайшие, болезненные созвучья струились вдоль тела старца блеклыми огоньками.
— Возвращайся, — сказал Эльхант. — Ты выглядишь плохо.
— И ты, — откликнулся Драэлнор Лучшая Песня. — И ты возвращайся скорее, а иначе все мы станем плохо выглядеть. Мертвецы некрасивы, Альвар-юнец. Они уродливы.
Присев, Эльхант опустил запястье в воду. Холодная, но не ледяная. Поток выходил из расщелины в стене, тек через короткую узкую пещеру и исчезал в расщелине напротив. От прилипшего к невысокому своду мха свисали пряди света, часть их достигала подземной речки — концы струились в слабом течении, и неясно было, то ли свет расплывается в воде, меняя свои свойства, то ли просто извивается в ней, подобно водорослям.
Септанта поднес сложенные лодочкой ладони к губам и стал пить. Затем выпрямился, разглядывая пещеру. Ведущий сюда коридор был уже шестым или седьмым из тех, что ему пришлось преодолеть. С тех пор как агач распрощался с Драэлнором, минуло много времени. Пока что он не встретил никого и не услышал ни единого звука, кроме своих шагов и поскрипывания ремня, на котором висел меч. Впрочем, иногда ему казалось, что меховой плащ все же звучит — последние блеклые ноты, оставшиеся от старца, срывались с него и лепестками падали на пол.
Он достал из-под плаща кожаный квадрат, развернул, положил на каменный пол и уселся, скрестив ноги. Довольно долго агач водил пальцем по рисунку, пытаясь разобраться в хитросплетении линий, овалов, сетчатых пятен и кругов, затем развязал шнурки, скинув плащ, выпрямился. Еще раз внимательно огляделся, не увидев, как и прежде, ничего подозрительного, разулся, потом разделся догола. Освободив кэлгор от ремня, сошел с берега. Дно речки хорошо виднелось сквозь прозрачную воду, текущую не слишком быстро. С мечом в руках Септанта вошел по колено, затем до пояса. Подождал немного и, удерживая меч над поверхностью, резко присел, погрузившись по грудь. Когда холодная вода омыла бока и спину, дыхание перехватило, он разинул рот, шумно выдохнул. Привыкнув, стал свободной рукой тереть грудь и живот, очищая себя от высохшей крови и грязи.
Пряди света, чуть накренясь, висели перед ним. От Эльханта до стены пещеры, вдоль которой текла река, было около дюжины шагов. Он попятился, положил меч на край берега, вернулся к тому месту, где стоял, глубоко вздохнул и, не закрывая глаз, опустился с головой. Несколько мгновений было тихо, а затем агач вылетел из воды, с силой подавшись спиной назад, подняв фонтан брызг и пустив высокую волну. Свисающие в воду пряди заколыхались. Он выскочил на берег, поскользнулся на мокрых камнях и ударился коленом. Подхватив кэлгор, присел и выставил меч перед собой.
Волна схлынула, световые власа застыли. Эльхант сел на краю, очень медленно опустил в воду сначала одну ступню, потом вторую. Коснувшись дна, протянул руку с мечом, так что острие погрузилось в поток на длину кисти, и пошел, прорезая клинком воду перед собой. Зайдя по пояс, остановился. Две пряди оказались прямо перед ним — концы расплывались в воде. Септанта попытался мечом отвести их в сторону, но пряди лишь качнулись, клинок прошел сквозь них. Эльхант наклонился, разглядывая тело на дне. Вытянутое вдоль потока, оно шевелилось словно живое, хотя теперь-то агач разглядел, что это лишь течение колышет длинные синие ноги и тонкие руки. Слепец из Абиата, забредший столь далеко от родных пещер и нашедший здесь свою смерть, был облачен в жакет и короткие, чуть выше костлявых колен, штаны. На ремне, поддерживающем их, висели ножны, из которых торчала каменная рукоять. Синяя кожа, ни одного волоска на теле. Перчатки без пальцев на несоразмерно крупных кистях. Босые узкие ступни вытянулись, отчего ноги казались еще длиннее. Плоскую грудь перехлестывал ремень болтающейся на боку сумки — он зацепился за торчащий из дна высокий камень, что и помещало потоку утянуть тело в расщелину, где исчезала река. Эльханту мало доводилось видеть слепцов, но парочку он все же встречал — а одного так и знал довольно хорошо, — и лица их всегда напоминали ему кулак, когда между сжатыми указательным и средним пальцами просунут кончик большого: на лице абиатского слепца им был короткий, торчащий немного вверх нос. Под носом — прямой, тонкий, безгубый рот, а глаза… впрочем, глаз как таковых не было, лишь две щели, плотно сошедшиеся складки темно-синей кожи.