Но он не стал брать его и оставил где тот и был. И все то время, пока мы жили здесь, некое…
— А мертвоживые? — перебил Эльхант.
— О них я и говорю. Все то время, что мы жили здесь, неподалеку обитало другое племя. Вроде и рядом — и будто в ином мире. Мы редко сталкивались, потому что гномы и мракобестии не интересовали друг друга. Иногда зомби забредал в наш город, иногда появлялся безумный жмых… Сначала их было немного, но чем дальше — тем все больше и больше. И вот теперь они напали.
— Покиньте эти места, — предложил Септанта. — Жить так близко от мертвоживых… Хотя нет, теперь-то и на поверхности покоя вам не будет. Где этот Дик? Я хочу поговорить с ним.
— Расспросить про обруч?
— Да. Мракобестии враги и вам и нам. Если Лучшая Песня прав, и Око — единственное, что может спасти нас, то его надо найти. Пусть даже Драэлнор и не знает точно, как именно оно может помочь.
— Сейчас отважный Дик спит, — ответил гном. — А утром мы попытаемся расспросить старика… но не надейся на многое.
Ему дали меховое одеяло и уложили в мастерской, за перегородкой. Там оказалась небольшая кухня с печкой, где вместо дров ярко тлели серебристые камни.
— Кристаллуголь, — пояснил Джард. — Он же горит в наших повозках и своей силой вращает колеса.
Расстелив плащ, Септанта лег, укрылся одеялом, заснул, — и проснулся оттого, что тусклый, медленно разгорающийся свет полился сквозь узкое окошко над ним.
В мастерской было тихо. Встав у окна, Эльхант надолго замер, разглядывая лес черных деревьев. Серая хмарь заполняла исполинскую пещеру: под стенами и в вышине залегла темень, но возле леса ее вытеснила холодная рассветная дымка. Мерцание расползалось от деревьев, соскальзывая с ветвей и стволов, текло во все стороны, собираясь сначала большими комьями, а после — стогами света, которые тащились дальше, на ходу увеличиваясь, потому что сзади в них вливались новые потоки. Клубы набухали, и вот один, находившийся уже в трех дюжинах шагов от леса и достигший размеров большого дома, оторвался от камней. Он взлетел, медленно покачиваясь, за ним потянулись волокна, будто липкие жгуты, — и порвались, извиваясь, как танцующие змеи, опустились назад, чтобы влиться в новый стог. В тишине световое облако бесшумно воспарило к своду и там расплылось медузой. Края разрослись, толстые завитки и щупальца сияния вытянулись в разные стороны, сливаясь с теми, что протянулись от второго поднявшегося облака, — а внизу округлые белые стога уже поднимались один за другим. Пухлый слой, подобно густой пене, затянул свод, все новые клубы вливались в него, и он утолщался, нижняя волнующаяся граница опускалась: вот она преодолела треть расстояния до пола, вот половину, вот достигла плоских крыш, накрыла их и пошла дальше… Септанта шагнул назад, когда свет через щели и окна полился в мастерскую. Несколько мгновений агач стоял, головой погруженный в мерцание, видя нижнюю границу и свое тело все еще в сумерках, а после свет опустился до пола: наступил новый подземный день.
Глава 3
В железном блюде на столе лежали кусок жареного мяса и сморщенная зеленая луковица неизвестного Эльханту растения, рядом стояли чашка и кувшин. Септанта съел немного мяса, запивая вином — это оказался все тот же перебродивший сок крыжовника, — осторожно откусил от луковицы, затем сжевал ее всю. Обувшись, накинув плащ и захватив меч с ножом, вышел из-за перегородки.
Повозка стояла посреди мастерской — теперь на всех четырех колесах. Печка рядом с котлом была разобрана, закопченная железная стенка лежала на полу возле холстины с инструментами. Поправляя ремень ножа на плече, агач вышел наружу. К нему неторопливо приближался мудрый старейшина Джард, облаченный в длинные, достигающие груди штаны на двух перехлестнутых через плечи полосках материи и меховую куртку, с круглой шапочкой на седых волосах. Мех был необычным, поблескивал тусклым серебром, а когда гном поворачивался, тихо звенел, — будто на стол падала пригоршня тонких иголок.
— Мы идем к вашему Путешественнику, — напомнил Эльхант вместо приветствия.
Джард усмехнулся в усы, развернулся и пошел в обратном направлении.
— Кем был тот, кто прибыл сюда вместе с вами и привез Око? — спросил Эльхант, поравнявшись с гномом и приноравливаясь к его шагам. — Ты сказал — человек. Люди. Я слышал эти слова от Лучшей Песни, но…
Гном махнул рукой.
— Внешне они, почти как вы.
— А где живут?
— В ином мире. Мы не ведаем. Это знали наши деды, хотя… Они так и не смогли описать нам путь, которым прибыли сюда. Почему тебя интересует это, Эльхант Гай?
— Потому что Око — это глаз Мадреда Вечного, отца мира. Из него Вечный сделал Кольцо, которое надел на свой палец. Потом Артар оторвал его, Кольцо взлетело и обернулось Солнцем… И все же я ищу его под землей. Драэлнор объяснял так: представь тяжелую, напитавшуюся водой корягу, что плывет по реке. Она погрузилась почти целиком, лишь конец одной из веток торчит над поверхностью. Для того, кто живет в реке, для рыбы или сизого плавунца, коряга представляется по-своему: он видит большой темный ствол. Для меня, если я стану на берегу, будет иначе: ствола я не увижу, хотя, возможно, и пойму, что внизу что-то есть. Но увижу лишь торчащий из воды конец ветки. Мы с плавунцом увидим одно и то же, но иначе. Око — ветка, Солнце — коряга…
— Этот твой Драэлнор мудр, — хмыкнул гном. — Любопытно было бы побеседовать с ним…
— Возможно, вы еще встретитесь. Так кто такой большой человек Октон? Быть может, он — Артар? Ну а этот, который преследовал его, — Мадред? Вечные… — Эльхант замолчал, вспоминая слова оллама. — Они могут принимать любые обличья, являться смертным в каком угодно виде. Драэлнор назвал все это взволнованным бредом друидов, но…
— Я не слышал ничего про Артара и Мадреда. Коряга и ветка… не знаю. Для вас золотой круг — Око, для нас Око — круг или обруч… И даже не для нас, не для гномов. Оно — из мира людей. А большой Октон был магом, очень могущественным. От дедов мы слышали про драгоценные камни, жемчужины, украшающие обруч. Не знаю, сколько их было, но перед тем как отправиться сюда на летающем корабле, Октон раздал их другим магам, не таким великим, как он. Это все, что мы слышали, Эльхант Гай.
Они достигли конца улицы и свернули, направившись вдоль охраняемой вооруженными гномами баррикады. Обитатели селения попадались все чаще, ну а между камнями их копошилось уже множество. Оттуда доносился женский плач. В стороне возле дома стояли трое детей ростом по колено агачу. Они с любопытством рассматривали великана.
— Что это? — спросил Эльхант, остановившись возле широкой железной трубы с колесами. Теперь он разглядел в задней ее части утолщение и узкую дверцу.
— Огнестрел. Машина для метания…
— Машина? Механика, огнестрел, времерка… Почему я все время слышу от тебя незнакомые слова?
Он прошел вдоль трубы, заглянул внутрь. Джард принялся объяснять:
— Мы вынуждены придумывать новые слова, потому что создаем новые вещи. Предметы. Надо ведь как-то называть их. Слова — куда важнее и сложнее, чем кажется на первый взгляд. Хорошее название делает и вещь хорошей. В этом… в этом есть магия. Мы уже не однажды сталкивались с подобным, всякий раз удивляясь… Среди нас много таких, кто любит придумывать и потом создавать новое. Но мало кто умеет давать названия. И когда оно оказывается неудачным — некрасивым… нет, не так — нехорошим словом, то и само изобретение в конце концов оказывается нескладным. Плохая конструкция, неудачная идея, либо оно часто ломается, либо выясняется, что оно бесполезно, и то, что делается при помощи этой вещи, легче делать по старинке либо использовать иную конструкцию… Теперь мы запрещаем тем, кто не обладает даром к этому, придумывать названия. Когда-то лучшим называльщиком был Гарбуш Рассудительный, теперь это юный Латти. Огнестрел — хорошее название, — гном похлопал по железному боку трубы. — И машины, носящие его, не раз спасали нас в беде. Здесь используется также и магия: заклинанием заряжается ядро, которое мечет огнестрел. Идем.