– Но он же нас спас! Ре-е-ель… ой!
Беспомощно взмахнув руками, Эона скрылась из вида, ухнув в заросший по краю кустами и не замеченный в пылу спора овраг. В панике продравшись сквозь заросли и свесившись вниз, я невольно отпрянула, наткнувшись на взгляд глубоко несчастного человека.
– Это неправильно. – Светло-карие глаза заблестели непролившимися слезами.
Исцарапанное лицо. Руки, ноги целы. У испачканного платья всего лишь в паре мест чуть надорван подол – шесть таленов хмеловскому портному были заплачены не зря. Потревоженные падением заросли папоротника щедро поделились с девушкой собранной влагой, и сейчас она стекала тоненькими грязными ручейками, прилизывая встрепанные волосы.
Ох и упертая. Зато невредимая.
– Что неправильно? – От облегчения, что с ней все в порядке, мне даже не захотелось с чувством ругнуться.
– Неправильно бросать друзей в беде, – уточнила Эона, с фирменным упрямством проигнорировав мою протянутую руку.
Верьяна бросишь, как же! Только если как бумеранг.
– Да ну? И когда это только вы с Верьяном успели сдружиться? – Вид у меня был самый что ни на есть невинный, а голос нейтральнее некуда. – Помню, еще совсем недавно кое-кто имел в отношении достопочтенного Илиша весьма кровожадные намерения.
Ответа на провокационный вопрос не последовало.
– Кирины на тебя нет! – пропыхтела я, с натугой вытаскивая девушку из оврага. – Уже о мужиках волноваться начала.
Имя нашей почетной святой (этот самый, Единый, до чего же я по ней соскучилась!), как всегда, сотворило чудо – Эона замолчала надолго.
Лес закончился, как и все за сегодняшний день – внезапно и довольно болезненно. Светловолосая (точнее, уже «серо-буро-в-крапочку-волосая») в очередной раз поскользнулась на обломке гнилой древесины и, побалансировав некоторое время самостоятельно, уцепилась за меня. Сама равновесие я, быть может, еще и удержала бы, а вот с довеском в виде подруги, одетой в мокрое, а потому потяжелевшее платье – не сумела. Барахтающимся, визжащим клубком мы покатились с пригорка в заросли можжевельника, пролетели их, почти не останавливаясь, и упали прямо в слякоть проселочной дороги.
– Эк нас… удачно. – Эона встала на четвереньки, пытаясь удержаться на разъезжающихся конечностях.
– А как быстро, – поддакнула я, тоже озабоченная проблемой устойчивости.
Мы недоуменно переглянулись, после чего с обессиливающим хохотом уселись обратно в грязь. Представляю, как дико мы смотрелись со стороны: две сумасшедшие бродяжки, грязные, оборванные, сидят прямо посреди раскисшего тракта и покатываются со смеху, утирая выступившие слезы.
ГЛАВА 19
Наконец распогодилось и потеплело. Природа сменила гнев на милость, а небосвод – тяжкий свинец на эфирную лазурь. Ориентируясь на еле заметный дымок на горизонте, мы медленно брели по дороге, выглядывая вдоль ее обочины какой-нибудь водоем побольше и почище лужи: грязь засохла и потрескалась, при каждом шаге осыпаясь с одежды, коя просто вопияла о нашем бедственном положении. В таком виде нас не пустят ни в одно поселение, а если и откроют ворота, то только для того, чтобы навалять по немытым шеям и отобрать последние деньги.
Наше терпение было вознаграждено: в просвете придорожных кустов блеснул небольшой пруд. Его воды гордо бороздила пара упитанных, явно не диких уток. Все указывало на то, что до поселения осталось меньше мили. Хорошо бы еще, городок этот назывался как-нибудь обнадеживающе. Вот, например, Моск – не название, песня. По крайней мере, для нашего слуха…
– Вроде у меня что-то пожрать в сумке было. – Птицы лениво отплыли к противоположному берегу, выбрались на сушу и столь же неторопливо поковыляли прочь, провожаемые нашими голодными взорами. – Сейчас гляну.
– Глянь, – сглотнув слюну, охотно согласилась подруга.
Я скинула с плеч сумку и вслепую начала рыться внутри, еще некоторое время не в силах отвести взгляда от тех кустов, за которыми скрылись птицы. Затем вспомнила, где мы находимся, и нервно обернулась на дорогу. Она пустовала, но это еще не означало, что в ближайшее время все так и останется.
Осторожнее надо быть, а не ворон считать. Или уток…
Мой взор притянула вяло хлюпающаяся на мелководье Эона.
– Пока никого нет, ты бы спину оголила, что ли…
– Это еще зачем? – По-моему, после всего вместе пережитого смотреть на меня с такой подозрительностью – просто верх неприличия!
«Как правило, подозрительность обусловливается недостаточностью полученной информации». Как всегда, прав, хотя и зануден.
«От зануды слышу!»
Решив, что пререкания с внутренним голосом в этот и так насыщенный безумствами день – уже сверх отмеренного человеческому рассудку, я кротко разъяснила Эоне высказанную ранее просьбу:
– Карту посмотрю.
Светловолосая мученически вздохнула и, последний раз плеснув в лицо пригоршню воды, поднялась с колен. На ходу терзая шнуровку платья, девушка поплелась ко мне. К тому моменту, когда она до меня все-таки дошла, корсаж был затянут на такое количество узлов, на какое только позволяла длина свободно болтающихся завязок.
Я возвела очи к небу, позавидовала его просветленности и отобрала у Эоны узловатые концы шнура. Сотворенное подругой безобразие распутывалось долго и нудно – усталые пальцы слушались еле-еле.
– Рель, ты там скоро?
– Аааооааыу, – промычала я, уже практически догрызая последний, самый стойкий узел.
– Что?
– Как только, так сразу. – Веревка наконец-то поддалась моим зубам и настойчивости. – Поворачивайся давай. Буду сейчас ориентироваться на местности.
– Что?
– Карту посмотрю. – Вновь кроткая улыбка осветила мое лицо.
То ли состроенной гримасе недоставало кротости, то ли еще чего, но спину для осмотра Эона предоставила мне с большой неохотой. Рисунок на молочно-белой коже выцвел и потерял четкость, однако вполне еще поддавался чтению.
Начало Дрюссельского тракта в Заячьем Перекрестье осталось за пределами карты. Отображенный здесь огрызок от большака, минуя достопамятный Хмел, огибая по широкой дуге поместье Лешеро и россыпь усадеб поменьше, заканчивался в городе, которому был обязан своим названием. Через притаившийся между девичьими лопатками Дрюсс также проходил второй по величине тракт Рианы – Южный. Извилистой диагональю он спускался к родимому пятну в самом низу поясницы, где рукой Кирины была выведена размашистая «У» – то бишь Умузбулар. Крупный город, стоящий на пересечении трех торговых путей: двух наземных и одного водного. Как раз ровно на полпути между Дрюссом и Умузбуларом находился искомый нами Моск. От этого городишки до изгибающейся змеей границы, а значит, и Хокпектов – было уже совсем рукой подать.
Мой взгляд опять с надеждой обратился к дымку, поднимающемуся в небо за реденьким перелеском на горизонте.
«Кстати, о змеях, что там шипит позади кустов?» Мамочки… это же… это Верьян!
Догнал.
Я, разумеется, предполагала, что охотник за головами неминуемо появится, но чтобы так скоро да все еще в перекинутом виде…
Шелестение нарастало – и мне вдруг некстати подумалось, что именно так мог бы звучать шорох стремительно убывающего песка в часах человеческого бытия. Откликаясь на шипяще-свистящий звук, браслет на левом предплечье моментально нагрелся, а с сердцем стало твориться нечто странное. Оно подпрыгнуло к горлу, с этой высоты ухнуло в пятки, брошенным с силой мячиком срикошетило в живот и тревожно там заметалось.
В панике я навалилась всей массой на собирающуюся повернуться ко мне лицом Эону. Та испуганно ойкнула и, не удержавшись на ногах, растянулась в траве.
– Не шевелись, пожалуйста, – повторяла я как заведенная, прижимая к земле брыкающуюся и мычащую что-то невразумительное, но громкое Эону, одновременно пытаясь не упустить из виду длинную, худую фигуру с непокрытой головой. Издалека и против света очертания шевелящихся змей можно было принять за развевающуюся на ветру гриву волос, да только почти полное безветрие и зловещее шуршание не давали обмануться даже самым легковерным.