Несмотря на игривый тон письма, я почувствовал тревогу Элики. Похоже, она не меньше меня переживает за судьбу Домино и всего Морского народа. Сразу вспомнились слова императора Алерия: «Мы никогда не откажемся от этих земель, и значит, у виари будет повод для войны с нами, и повод очень серьезный». Я почти начал жалеть о том, что отказался от предложения императора отправиться к виари. Во-первых, навлек на себя императорскую немилость — не думаю, что Алерий привык к тому, чтобы ему отказывали, тем более какой-то свежеиспеченный рыцарь с сомнительной родословной! — во-вторых, лишился возможности встретиться с Домино и…

Нет, все верно. То, что предложил мне Алерий, было бы предательством. Мне пришлось бы поставить Домино перед выбором — или я, или ее народ. И кого бы она предпочла?

Хотелось бы думать, что меня. На такой выбор все равно разбил бы Домино сердце.

Я посмотрел на клеймор Энбри, который лежал на стуле в нескольких шагах от меня, и сразу вспомнил крестины меча — и ту легенду, которую рассказала нам Домино. О Последней Надежде. Еще вспомнил мой разговор с Эликой о Домино, о том, кем она приходится легендарному Зералину. Домино, прямая наследница дома Зералина, вместе с королевской кровью унаследовала и священную волю Первого капитана. Мечту о грядущем возвращении после долгого кровавого странствия домой, на тот берег, который виари когда-то потеряли. На землю, которую Ростианская империя уже века считает своей собственностью и никогда не отдаст эльфам. За которую виари, возможно, придется воевать с империей, и ради этого заключить союз с самой зловещей силой, которую только можно себе представить — с вампирами Суль.

Домино станет рабыней этих отродий. Они вкусят ее королевской крови, пробудят ее темную силу Гленнен-Нуан-Нун-Агефарр, превратят мою возлюбленную в глайстиг — чудовищную нежить, обладающую невероятной силой. Случится то, о чем предупреждал меня сэр Роберт. И если начнется война с Суль, не придется ли мне самому сойтись в смертельном бою с той, кто для меня дороже жизни, кого я люблю, любил, и буду любить до своей смертной минуты?

Кто знает…

За моей спиной вежливо покашляли. Я вздрогнул, обернулся. В дверях стоял Назария.

— Милорд, обед совсем остыл, — сказал он с некоторой укоризной в голосе.

— Я не голоден, — ответил я. Мне и впрямь совсем не хотелось есть. — Дайте мне вина, пожалуйста.

— Если желаете, могу сварить пунш.

— Не стоит, Назария. Просто кубок вина.

В кубке был хороший трехлетний имперский фианель, но этот добрый напиток показался мне кислее уксуса. Сделав пару глотков, я поставил кубок на стол и кликнул Назарию. Слуга тут же возник в дверях.

— Помогите мне снять эти доспехи, — попросил я.

Мне не в чем себя упрекнуть, думал я. Император сделал мне бесчестное предложение. Может быть, именно поэтому наша встреча проходила так странно — без свидетелей, без обязательного протоколирования. Император Алерий сам стыдился того, что собирался мне предложить. И я ответил отказом. Сэр Роберт гордился бы мной, узнай он о случившемся. Хотя не исключено, что я лишусь головы за свою принципиальность.

— Вы очень бледны, милорд, — лицо Назарии было встревоженным.

— Пустяки, — ответил я. — Я немного устал. Посплю немного, и все пройдет.

Я хотел добавить «кроме сердечной боли», но удержался. Не стоит огорчать доброго старика, он и так трясется надо мной, как курица над яйцами. Мне и впрямь надо поспать пару часов, а потом ехать в «Кабанью голову», куда меня пригласил Тьерри. И напиться до розовых слонов. А там будь, что будет.

Эх, какой кайф вот так запросто, душевно выпить с друзьями! И не беда, что из всех присутствующих я близко знаком только с Тьерри — вино всех быстро подружит. Уже сейчас чувствуется, как тает тот легкий ледок, который был в начале посиделок, когда Тьерри только-только познакомил нас. Еще бы — десять бутылок отличного белого котри выпиты до донышка, а трактирные служки уже выставляют на наш стол еще дюжину. И жареная кабанятина тут просто божественная — мммммм…

— Нет, ты молодец, что пришел, — в двадцатый раз за вечер говорит мне Тьерри. — Я так рад тебя видеть!

— Благодать! — сказал я, сорвав сургучную пробку с бутылки и разливая вино по кружкам.

— За Матерь-Воительницу! — провозглашает Титус де Клейнер, фламеньер из Элькинга, самый старший в нашей компании.

— Au forter a Matra Bei!

Девушки — уж не знаю кто они и как оказались в компании фламеньеров, но хорошенькие все, просто милашки! — весело хохочут: их глазки блестят, от их звонкого чистого смеха хорошо на душе.

— Эй, чего замолкли! — кричит Тьерри музыкантам таверны, постному носатому парню с фиделью и толстяку с большим барабаном. — Сыграйте что-нибудь веселое, а то больше не нальем!

Лабухи, испуганные такой ужасной перспективой, тут же начинают наяривать что-то в высшей степени зажигательное. Одна из девчонок, хорошенькая грудастая шатенка с бедовыми синими глазками и пухлыми губками, грациозно вскакивает на стол и начинает выбивать великолепную чечетку среди блюд, бутылок, подсвечников и ваз, приподняв свои юбки и показывая стройные ножки, обутые в шнурованные высокие ботиночки. Хмельные фламеньеры пытаются ухватить ее за лодыжки, но девушка не дается, уворачивается с хохотом — и смотрит на меня взглядом, от которого начинает ныть сердце и слезы наворачиваются на глаза…

— Давай, давай! — ревут в восторге рыцари, размахивая руками, обливая друг друга вином из полных братин. Титус выхватывает из ножен меч, поднимает над головой и начинает скакать на одной ноге, прочие рыцари тоже обнажают оружие, отчего девушки визжат в притворном ужасе.

— Ага, ага, ага, ага! — ревет Титус, выплясывая фламеньерский вариант танца с саблями. Глаза его лезут из орбит, на лице написано блаженство.

— Твое здоровье, Лунатик! — Тьерри чокается со мной и жадно пьет, проливая вино на свое сюрко. А мне котри что-то уж очень сильно шибануло в башку: чувствую, еще пара кружек, и я отрублюсь напрочь.

Чьи-то пальцы мягко погружаются в мои волосы. Я вздрагиваю, поднимаю глаза — синеглазая шатенка смотрит на меня сверху вниз, и в ее взгляде призыв.

— Эй-эй! — орет Тьерри и шутливо бьет девушку по руке. — Руки прочь от Лунатика! Ему нельзя, он девственник.

— Ха! Так за это надо выпить!

— Или лишить его девственности! — кричит одна из девушек.

— Лишить! Лишить!

— Нель…зя! — Тьерри уже напился. — Нельзя лишать невинности… ик… фламеньера. Грех…это великий!

— Как же так? — слышу девичий голосок, полный притворной печали. — Так, значит, мы великие грешницы, да?

— Ха-ха-ха-ха!

— Где тут лишают невинности? — Раскрасневшийся Титус едва не валится на стол, обводит нас расфокусированным взглядом. — Я первый в очереди!

— У меня… есть жена, — говорю я прямо в синие глаза, полные призыва. — Любимая.

— Женатику штрафная! — орет кто-то из рыцарей.

— Милорд!

Я оборачиваюсь — это хозяин таверны. Ему-то что от меня нужно?

— Вас там спрашивают, милорд, — шепчет трактирщик и почему-то опускает глаза.

— Кто… спрашивает?

— Пойдемте, сами увидите.

Синеглазая все еще гладит меня по волосам. Я мягко отвожу ее руку, и в глазах девушки появляется недоумение и печаль. Прости, милая, я не могу…

Морозный воздух на улице обжигает мне разгоряченное лицо, врывается в легкие. Рядом с входом в таверну стоят пятеро — человек в темном плаще и четверо стражников, двое с вульжами, двое с арбалетами.

— Шевалье де Квинси? — спрашивает меня темный.

— К вашим услугам, — я ощущаю, как неприятный холод разливается по коже, и это уже не из-за мороза.

— Вы пойдете с нами.

— Что за…

— Приказ его величества императора, — темный положил мне руку на плечо. — Отдайте мне ваше оружие, и прошу вас, будьте благоразумны. Не заставляйте меня прибегать к насилию!

3. Тюрьма Бельмонт

Кажется, мы пришли.