— Тише ты, — сморщился Хашик, оглядываясь. Они стояли возле угла господского дома, неподалеку от бревенчатой пристройки, в которой обитал лекарь. Двое монахов, сидящие за столом под дверями паласа, насмешливо глядели на них. — Лучше емкость мне дай.

— Чиво — тише? — ключница, подбоченясь, снизу вверх глядела на лекаря и вопила ему в лицо: — Каку емкость вам? Тогда — «милочка» да «красавица моя»? Тогда — «пойдем, я тебе про новую рецепту расскажу»? А теперь — «дай бутыль, карга»? Во, видели?! — она сунула Хашику под нос кулак, а после плюнула ему на сапоги.

— Ты как смеешь, старуха? Да ты кто такая? — Лекарь качнулся, моргая красными веками. — Ты знаешь, кто я? Я — господин лекарь, я в самой Форе в семинарии обучался! Я таких видел... я с такими людьми за одним столом сиживал, каких ты... Да ты... я господам на тебя... емкость неси, дура!

— Чиво — господам? Пьяница старый, господа вас давно не слухают! Пошли вон отседова, больше не получите ничиво! Я, думаете, не видала? У вас же давно завяло там все, всю силу в бутыль спустили, а лезете к ней, позорите меня на глазах у всех! Кто второго дня Хлойку у кухни зажимал?! Я здеся — ключница, я за хозяйство в ответе перед господином управляющим. Пошел прочь! Ни капли больше! Да я сама на вас господам пожалуюся, как вы кувшин отжимки из подпола уволокли, поглядим, кого они больше послухают... Теперича, когда старый господин у вас на руках умре...

Монахи негромко рассмеялись. Бруна снова плюнула, развернулась и пошла прочь, грозно ворча. Лекарь стоял, руки его ходили ходуном, голова тряслась, а в глазах блестели слезы. За столом Шарпа склонился к Одлику, зашептал. Молодой монах вновь рассмеялся. Не глядя на них, Хашик побрел к своему дому необычной походкой: не отрывая подошв от земли. Перед дверью старик остановился, увидев, что дорогу ему заступил незнакомый юнец.

— Простите, господин, — произнес он, кланяясь. — Ненароком услыхал, как вы с этой бестией разговаривали...

Лекарь лишь молча махнул рукой и попытался пройти дальше, но юнец не сдвинулся с места.

— Ты кто таков? — спросил, наконец, Хашик.

— Мы с дружком моим, вагантом, старого господина и внучку его сюда привезли.

— А, вон оно что. Ладно, иди себе, — сказал Хашик. Парень отступил, лекарь трясущейся рукой открыл дверь и шагнул в темный дом. Ему предстоял тоскливый вечер и, скорее всего, бессонная ночь, полная звуков непонятной природы и светящихся пятен, пляшущих перед глазами. Старик вдруг промычал что-то и отмахнулся рукой от кого-то невидимого. Он уже забыл про незнакомца — не оборачиваясь, начал закрывать дверь, когда Дук Жиото сказал ему в спину:

— Не привычны мы к такому холоду, думали согреться чуток, бутылочку распить, да дружок мой подевался куда-то. А одному несподручно, так я ищу, кто бы разделил со мной... — он не договорил. Широкая, но слабая и трясущаяся рука сграбастала его за шиворот, притянула ближе; горячее дыхание, наполненное духом того, что было выпито вчера, лизнуло лицо, и старик сказал севшим голосом:

— Ну так неси!

Вино Дук купил у Бруны. Ключница начала было что-то бухтеть, но тут же заткнулась, когда он показал ей монету, и без разговоров выдала бутыль.

В пристройке имелось три комнаты, ту, что ближе к господскому дому, Хашик именовал «кабинетом». Одна стена ее была каменная и замазана известью — эта часть жилища лекаря примыкала к паласу.

Старик, содрогнувшись всем телом, махнул рукой, словно отгонял кого-то, стоящего посреди комнаты. Дук с любопытством наблюдал за ним. Вращая глазами, лекарь зашептал: «Оставь меня, тварь! Оставь!» Отобрал у Жиото бутыль, нашел на полке треснувшую чашку, еле-еле справился с пробкой, налил, колотя горлышком о глиняный край. Залпом выпил и привалился плечом к стене. Склонил голову и закрыл глаза.

Дук огляделся. Полки вдоль стен, покосившийся, заваленный высохшими кореньями и листьями стол, лавка и колченогий табурет. Жиото принюхался к затхлому духу, взял с полки вторую чашку и сел.

— Огня бы, — сказал он.

— Сейчас, сейчас... — даже в полутьме было видно, как расцвел Хашик. Он поставил бутыль и прошел в дальний конец комнаты, волоча ступни по полу с превеликими усилиями, будто чугунные. Чиркнул кремень, и лекарь вернулся, держа зажженную свечу на осколке тарелки.

— Как вас зовут, юноша? — спросил он, садясь напротив Дука. Лицо старика порозовело.

К бывшему младшему тюремщику никогда не обращались как к господину, на «вы», и он приосанился.

— Дук Жиото я. Из Форы.

Он взял бутыль, и лекарь встрепенулся. Глаза с красными веками ревниво наблюдали за тем, как Жиото разливает вино. Хашик удовлетворенно вздохнул, увидав, что его посудина заполнилась до краев, а гостя — лишь на треть.

— Выпьем за ваше здоровье, юноша, — торжественно произнес лекарь, поднимая чашу. Рука его уже почти не тряслась.

Дук благодарно кивнул, пригубил вино и поставил на стол. Лекарь свою чашу осушил до дна, глянув на Жиото, пробормотал: «Меня этим вечером жажда отчего-то одолела...» — и опять налил себе. Отпил до половины, вздохнул и откинулся на лавке, привалившись к стене.

— Курите ли вы, Дук?

Жиото помотал головой. Старик ладонью разгреб кучу листьев на столе, нашел тряпицу, положил ее перед собой и развернул — внутри оказались плохо перемолотые табачные листья.

— Что ж вы так, зря, зря, — Хашик извлек откуда-то из складок засаленной одежды трубку с коротким чубуком и принялся набивать табаком. — Курение полезно для грудной полости, поелику очищает ее от вредной пыли, что набивается туда с дыханием.

Закурив, он допил остатки, выпустил под низкий потолок клуб дыма и кивнул.

— Наливайте, мальчуган... Не обидит ли вас такое слово?

Дук капнул себе и вновь до краев наполнил чашку лекаря.

— Из Форы, говорите, — произнес тот. — А позвольте поинтересоваться, кем вы были в Форе?

— В аптеке служил. Копил денег, чтоб в семинарию поступить при аптекарском цехе.

— Да что вы говорите! — Хашик пыхнул дымом в лицо Жиото. — Испытываете интерес ко всякого рода лекарским делам, снадобьям, микстурам и настойкам?

— Испытываю, и преизрядный, — в тон откликнулся Дук. — Только вот опыта маловато имею. Потому и отправился в ваши края: хотел повидать местных травниц... — он врал, не задумываясь над правдоподобностью того, что говорит.

Хашик кивнул — и опустошил чашу. «Быстр он, однако» — подумал Жиото и сказал:

— На дороге мы с моим дружком-вагантом наткнулись на двух господ, которые попали в беду, и решили помочь им, доставить к замку, куда они направлялись. У пожилого господина была отрублена нога...

— Жерант все одно бы умер! — воскликнул старик, преисполняясь гневом. — Тут ни один лекарь, будь он хоть аркмастером цеха аптекарей, ничего бы не сделал! А эта девчонка, которую я качал на руках, когда она была еще дитятей, выкрикнула мне в лицо оскорбления! Молодая дуреха обвинила меня в том, что я не смог спасти ее деда!

— Это вы о госпоже Ларе говорите? — осторожно 1точнил Дук.

— О ней!

Хашик налил себе и выпил.

— Здесь нет необходимых снабдо... снадобий, нет горячей воды, нет толко... овых помощников. Как же можно спасти того, у кого началось заражение крови от грязи, попавшей в рану?

Говорил Хашик еще более-менее внятно, хотя язык его уже начал заплетаться.

— Не слушайте глупых девиц, — Дук вновь разлил вино. — Лучше расскажите, как у вас в этакой глухомани получается кого-то лечить? Я полагаю, для этого требуется изрядное мастерство и опыт...

— И опыт, — кивнул лекарь. — Вот именно, мальчик, мастерство и опыт. Прирзр... зрядные.

— Да, но снадобья? Без них ведь все равно никуда.

Лекарь снова выпил. Дук снова налил.

— Вы умный мальчуган, вы далеко пойдете, — сказал Хашик. Потухшая трубка свисала из его губ. — Но вы еще малоопытны. Есть же растирания и парные банки — это, знаете ли, такие округлые посудинки из жаростойкой глины, их нагревают и прижимают к спине, если человека одолела простуда. И к тому же у меня имеются кое-какие налив... настойки... Наливайте, мой мальчик! Как там в Форе, старый Азерин еще командует цехом аптекарей?