Сильно хотелось есть. На четвереньках он добрался до середины бревна, лег плашмя и поглядел вниз. Прополз к стене, кряхтя, свесился, протянул руку, нащупал верхний кол. Этаж под ним был не так уж и далеко. Жиото полежал, примериваясь, обхватил бревно ногами и свесился, рывком вытянув вторую руку. Качнулся и повис, держась за кол. Следующий, расположенный ниже, оказался перед ним на высоте живота. «Ничего, спущусь как-нибудь», — решил Дук и стал потихоньку раскачиваться, чтобы перемахнуть дальше.

Поверженную людосову, упавшую под стеной, баграми вытащили на середину двора. Дук постоял в толпе, обступившей двух мужиков, которые разжигали костер; ему уже разъяснили, что чудовище разделают, кости с потрохами пойдут на суп, а мясо засорят на зиму.

— И что, это можно жрать? — удивился Жиото.

— А то как же, — сказали ему из толпы.

Дук покивал, послушал рассказ про то, как однажды на замок налетела сразу целая стая и утянула с собой троих людей, а пятерых растерзала, про то, что с гор уже дважды за этот год спускались душители — кто они такие, Жиото так и не уразумел, — да и пошел по своим делам.

Барда Бреси определили на конюшню. Конюх как раз куда-то утопал, а вагант стоял возле приоткрытых ворот. Он маялся, переминался с ноги на ногу. Вокруг него сужающимися кругами ходила Хлоя и блестела на Барда глазами.

— Такой же вы молодой, господин, — ворковала она. — Щечки розовые, волосики беленькие: Вам сколько годков-то?

— А вам что? — отвечал Бреси. Он хоть и любил вспоминать про деньки — и, главным образом, ночки, — проведенные в веселом доме Форы, но женщин стеснялся, а особенно вот таких, которые глядели, будто облизывали.

— Да мне и ничего, я так просто спрашиваю, — она приблизилась почти вплотную, и тут к конюшне подошел Жиото. Хлоя зло глянула на него и повернулась спиной, вперив в лицо ваганта липкий взгляд. Дук, в отличие от Бреси, не стеснялся — ему такое чувство было неведомо. Оглядевшись, ухватил женщину за бока и быстро повел ладонями выше, просунул запястья ей под мышки, так что пальцы легли на пухлую грудь.

— Да что это вы творите? — возмутилась Хлоя, пытаясь отпихнуть его локтями, но Дук не отпихивался, а лишь сильнее прижимался к ее спине. Бреси покраснел и ретировался, не оглядываясь. Хлоя задышала громче. Она все еще пыталась отстраниться, но теперь скорее для порядку.

— Вы меня обидели, господин. Когда чудище прилетело, я умоляла вас о защите, а вы убёгли.

— Так ведь на стену побежал, чтоб всех нас защипать.

— Отстаньте же, люди кругом.

Одну руку Жиото чуть не по локоть просунул в вырез платья, другую, протиснув между собой и женщиной, прижал к объемистым ягодицам так крепко, что Хлоя хрипло охнула. Еще раз оглянулся — вокруг никого — и, склонившись к розовому ушку, негромко произнес:

— Что ж, пройдемте на конюшню, госпожа?

В конюшне, за стойлами, где стояли два черных жеребца и гнедая кобыла, под стеной было навалено сено — на нем и устроились.

Платье с дочери ключницы Дук, как и вчера на кухне, снимать не стал, лишь задрал подол. Теперь он лежал на спине со спущенными штанами, расстегнув рубаху, а женщина, разбросав голые ноги, устроилась головой на его плече и гладила грудь Жиото, покрытую редкими короткими волосами. На плечах его осталась пара царапин — Хлоя в любви оказалась страстна, а еще криклива, так что пришлось заживать ей рот.

— Мамаша у меня страх какая старуха вредная, — говорила она. — Сама, как моложе была, так со всеми дворовыми... Теперь старая, никто на нее не глядит, а на меня глядят, так она и сердится, злыдина.

— Когда старика хоронить будут? — спросил Жиото.

— Завтра решили. Вы про мамашу слушайте. Она меня цельные дни гоняет, рыщет по замку, выглядывает — не дает уединиться совсем. Сейчас вот старичок померли, потому ее только и не слышно, занята в господском дому. Раньше, когда госпожа Силия моложе были, еще в девках, я им прислуживала, как господа сюда приезжали. Тогда мамаша меня боялася трогать: вдруг я госпоже нажалуюся. А после они замуж вышли, и госпожа Арда тоже, вот, а господин Мелон, такой озорник, они, как с женой приехали, в первый же вечер меня увидали, я как раз пол мыла на третьем этажу, не успела и выпрямиться... А тут госпожа Силия возьми да зайди. И как завизжат — она ж такая... неспокойная госпожа. Господин Мелон потом говорили, чуть мужчиной не перестали быть с перепугу. Меня и прогнали из прислужниц. Мамаша теперь так и шныряет. Все выглядывает, следит, чтоб я у нее на глазах была. Вот мы сейчас тут, господин, предаемся беседе, а мамаша в любой миг может объявиться. — Говоря это, Хлоя ерзала, терлась щекой о плечо, гладила Дука, а иногда принималась щекотать кожу кончиком языка и пощипывать губами волосы на груди.

— Холодно становится, — сказал Дук. — У нас с юнцом одежи никакой... — он умолк и скосил глаза вниз, глядя на светлые волосы, что рассыпались по его груди: Хлоя переместилась ниже, легла на Дука, положив ладони на его живот. — Одежи, говорю, никакой, — повторил он. — Здесь у вас разжиться ничем нельзя? Вы бы раздобыли для меня плащ, госпожа.

— Где ж я его раздобуду? — невнятно донеслось снизу.

— Украдите где-нибудь.

— Да что это вы говорите!

— Так я заплачу. Цельную монету дам, слышите? Только я...

Штаны на Жиото были приспущены до середины бедер, и теперь Хлоя потянула их ниже.

— Только я длинные плащи люблю, — продолжал Дук. — Чтоб до пят, так что вы уж позаботьтесь раздобыть такой, какой раньше носил кто-то высокий и с широкими плечами. И чтоб с капюшоном обязательно. Смекаете? — он согнул ноги, позволяя совсем снять штаны. Слегка приподнял голову. Они лежали пятками к закрытым воротам конюшни, в полутьме над перегородками виднелись морды лошадей. Дук раздвинул ноги так, чтобы Хлоя, голова которой уже начала мерно двигаться вверх-вниз, могла поудобнее улечься между ними, и уставился в потолок, до которого мог бы сейчас при желании дотянуться рукой. Желания, впрочем, такого не было. Одна рука Дука лежала на затылке Хлои и двигалась вместе с ним, второй же он стянул с ее плеча расстегнутое платье и сжал пятерней грудь. Женщина громко сопела.

— Так мы договорились, госпожа? — продолжал Жиото, задумчиво глядя в потолок и размышляя над тем, что и как ему предстоит сделать в ближайшее время. — Да, а где в селении молодая травница живет, вы знаете? После мне расскажите. Слушайте дальше. Длинный просторный плащ с капюшоном. И еще вот что — не привык я к здешним морозам. В горах-то похолоднее будет, чем там, где я завсегда жил. Уже сейчас ветрище какой, а когда снег пойдет, лицо станет сечь, в глаза сыпать... Не люблю этого. Потому вы, госпожа, будьте так добры, пришейте к капюшону спереди такую тряпочку с веревочкой, навроде маски, чтобы ее можно было на лицо накинуть и обвязать вокруг башки... Да слышите ли вы меня, госпожа? — он с силой сжал пальцы на ее груди. Хлоя охнула, заворочалась, не прекращая, впрочем, заниматься тем, чем занималась. Дук снисходительно глянул вниз и заключил: — Вижу, что не слышите. Ну хорошо, я после еще раз вам все растолкую... — по мере того, как он говорил, голос его дрожал все сильнее, Дук начат покряхтывать и, в конце концов, надолго замолчал.

— Не дам, и не просите, — голос у Бруны стал таким визгливым, что аж уши резало. — Надысь целую бутыль вылакали наливки! Один — всю бутыль!

— Ты как смеешь, карга? Да я тебя!..

Лекарь Хашик — высокий старикан с гривой спутанных седых волос и седой же бородищей — отличался когда-то изрядной силой и богатырским здоровьем, но годы вкупе со страстью к ягодной наливке подточили его. Голова Хашика мелко тряслась, и руки тряслись, а глаза были мутными.

— Чиво — карга? — Бруна отскочила от занесенного кулака, который, впрочем, тут же вяло опустился. — Как моложе была, так каргой не называли? Чуть попадусь на глаза — хватали и к себе тянули? Забыли, что ли?