– Если Легата можно убить, я готов драться.

– А если нельзя?

– Что значит «нельзя»?

– Легат – отменный боец, и его защищает магия высшего порядка. И еще – у него Меч скроллингов.

– Клинок, выкованный сидами? Как получилось, что меч Ро-Руэда оказался у чудовища?

– Я не знаю. Но нам придется драться с его хозяином. Ты готов?

– Готов? – Хейдин на миг замялся. Еще вчера он ответил бы на этот вопрос без колебаний. Но теперь у него была Липка. – А у меня есть выбор?

– Боюсь, что нет.

– Тогда к чему задавать вопросы?

– Вот моя рука, – Акун протянул ортландцу руку, и Хейдин ее пожал. – Вижу, что Медж Маджари не ошибся, выбрав тебя. Пойдем в дом, приготовимся к битве.

Руменика не без робости прошла через темные тесные сени в горницу. Здесь стоял густой запах целебных трав. У печи светловолосая девушка с широко расставленными серыми глазами в простом холщовом платье размешивала в глиняной посудине целебные порошки. Их взгляды встретились.

– Я… я Руменика, – сказала гостья и тут заметила на широкой кровати в углу горницы неподвижное тело мальчика. – Здесь мой брат.

– Он и мой брат, – белокурая девушка убрала с лица упавшие волосы. – Добро пожаловать, сестра. Я Липка.

Руменика приблизилась к кровати, посмотрела на принца – и содрогнулась. Она ожидала увидеть совсем другое лицо. Эту безобразную маску, состоящую из шрамов и рубцов, было трудно назвать лицом. Расплавленное – вот как назвала про себя лицо принца Руменика. И в ее сердце поднялась такая жалость, такое сострадание к этому несчастному мальчику, что слезы полились из ее глаз в два ручья, потоком. Ей показалось ужасно несправедливым, вопиющим то, что сын императора огромной державы, наследник ее трона, лежит больной и обезображенный в убогой лачуге, и никто не знает, как ему помочь.

– Не плачь, – Липка подошла, обняла лаэданку, улыбнулась ей, хотя у самой сердце рвалось от горя. – Он ведь живой. Мы его спасем, ты и я.

– Он такой маленький! – говорила Руменика сквозь рыдания. – Такой беззащитный! А сколько горя ему уже пришлось перенести. Посмотри на ею лицо. За что? Чем он провинился перед Единым? И чем мы можем ему помочь?

– Тем, что будем сильными, – сказал Акун, входя в горницу в сопровождении Хейдина. – Я уже сказал, это не болезнь. Принц Дана просто… уснул. Этот сон скоро кончится, если мы сумеем защитить принца.

– Это Акун, мой телохранитель и друг, – сказала Руменика Липке. – Мы должны ему довериться. Он знает, что делать.

– Скоро Легат будет здесь. Он послан с одной целью: убить принца, а заодно и нас всех, – сказал Акун. – У нас только одна возможность спастись самим и спасти принца. Мы должны встретить Легата и дать ему бой.

– А если спрятаться? – спросила Липка, ощутив тревогу уже не только за Заряту, но и за Хейдина.

– Прятаться бесполезно. Легат не простой воин. Он будет преследовать нас, не зная ни сна, ни отдыха, пока не убьет всех. Мы должны попытаться победить его. Это единственный выход.

– Терять нам все равно нечего, – ответил Хейдин. – Я готов драться.

– Другого ответа я и не ждал. Подготовимся с бою. – Акун подошел к печи, выбрал из кучи остывшей золы уголек и принялся этим углем чертить непонятные знаки над дверью и над каждым окном. Хейдин и девушки молча следили за этими манипуляциями. Покончив с дверью и окнами, Акун, шепча заклинания, очертил посохом широкий круг, внутри которого оказалась кровать Заряты.

– Дай мне соль, девушка, – попросил он Липку.

– У меня есть освященная четверговая соль, – обрадовалась Липка. – Она получше будет.

– Неужели все это может остановить демона-убийцу? – спросил Хейдин, с недоверием наблюдая за действиями Акуна.

– Вы, ортландцы, ужасные маловеры, – заметил старый воин. – И я этому рад. Мне как раз нужен воин с недостатком воображения. Потому что человек излишне впечатлительный уж точно наложит в штаны и убежит, увидев Легата. А вот толстокожий ортландский сукин сын, пожалуй, не бросит меня одного.

Акун смешал соль, принесенную Липкой, с белым порошком, который хранился у него в посохе. В горнице распространился резкий запах горелой кости. Получившейся смесью Акун щедро посыпал границу очерченного им круга, а остаток смеси высыпал на грудь спящему Заряте.

– Все, что я мог, я сделал. – признался он, закончив свою волшбу. – Опытный маг сделал бы больше, но я всего лишь воин. Если Легат войдет сюда, ему придется пересечь границу круга, чтобы добраться до мальчика, а это для него крайне болезненная процедура. Женщинам я бы советовал тоже спрятаться за кругом.

– Как ты собираешься драться с Легатом? – спросил Хейдин. – У тебя даже меча нет.

– У меня есть, все что нужно. Не беспокойся обо мне. Лучше обдумаем план битвы. И выпьем по чаше меда. Хозяйка, у тебя есть мед?

– Я в беретянницу [66] схожу, – сказала Липка и поспешно вышла.

– Ты плакала? – спросил Акун Руменику.

– Глядя на него невозможно не плакать, – сказала девушка, показывая на Заряту. – Он просто разрывает мне сердце.

– В этом мальчике вся надежда, – заметил Акун. – Он должен жить во что бы то ни стало. Все мы должны жить. А пока давайте поговорим о том, что меня очень заботит.

– О Легате? – спросил Хейдин.

– И о нем тоже, – Акун улыбнулся вошедшей Липке, державший в руках окрин с медом. – Но сначала выпьем. Зря ты не пьешь мед, Руми. Мне понравился этот напиток. Он бодрит и веселит душу.

– Ты говорил о чем-то очень для тебя важном, – напомнил Хейдин.

– Точно, – Акун медленно осушил ковш меду, крякнул, вытер усы и бороду. – Для начала просьба к тебе, ортландец; если меня убьют, поступи со мной так, как принято у нас в Милдории. Сожги мое тело, а прах вместе с моим оружием схорони в земле.

– Перестань говорить глупости! – рассердилась Руменика.

– Трогательная просьба, – сказал Хейдин. – Обещаю, я исполню ее, если только меня самого Легат не изрубит на части.

– Если тебя убьют, пусть женщины это сделают, – Акун посмотрел на Руменику и Липку.

– Это и есть важная вещь, которую ты хотел нам сообщить?

– Есть и вторая. Тот, кто сегодня называется Легатом и служит злу, когда-то был моим другом. Есть только один способ вырвать его из цепей Мрака – завладеть его сердцем. Если сердце Легата будет уничтожено, он обретет мир и покой. Понял, о чем я говорю, Хейдин?

– Понял. По-моему, и эта просьба немного преждевременна.

– Никому не дано знать будущее, – Акун налил себе еще меду. – Если ты останешься в этом мире, ортландец, ты поступишь мудро, Здесь красивые женщины и доблестные мужчины. Сюда еще не проникла проклятая изнеженность и страсть к богатству, которые развратили империю. Я бы здесь поселился, клянусь душой Ниммура!

– Я нашел тут то, что давно и безуспешно искал, – сказал Хейдин, посмотрев на Липку. – Так что мы будем делать, когда Легат будет здесь?

– Выйдем из дома и дадим ему бой, – сказал Акун, отпив меда. – Или ты придумал что-нибудь получше?

Ратислав еще плохо разбирался в оружии, но подарок Хейдина показался ему просто царским. Вернувшись с ним в свою избушку, юноша затворил дверь и при свете лучины занялся оружием. Он несчетное количество раз обнажал саблю и снова вкладывал ее в ножны, любуясь сталистым блеском лезвия, рубил и колол саблей воображаемых врагов, а также деревянные чурбаки и даже железную проволоку, чтобы испытать клинок. Сабля показалась ему превосходной. Ратислав понятия не имел, чем отличается дамасский клинок от обычного, какой клинок куется холодным способом, а какой – горячим – главное было в другом. Он ощутил себя настоящим воином, владеющим сказочным оружием, каким показалась ему половецкая сабля.

Он покривил душой перед Хейдином, сказав, что лук Субара не особенно ему понравился. Лук был просто великолепный, и Ратислав не мог этого не признать. Он был вдвое легче лука Ратислава; кибить, [67] сделанная из козлиных рогов, была покрыта водостойким лаком и усилена костяными надзорами, [68] а модяны [69] были металлические, с искусно сделанной защелкой для очка тетивы. Под стать луку были и стрелы в саадаке – длиной в два локтя каждая, оперенные пером серой цапли, с закаленными железными наконечниками. Если сабля была редкой и ценной вещью, то половецкий лук оказался просто сокровищем.