Призрачный воин склонил голову и вновь стал дымом. Дым поднялся клубами к потолку часовни и растаял под сводами. Тасси довольно улыбнулась. Чтобы Легат был готов убивать, осталось выполнить всего одну вещь.

У себя в покоях Тасси завершила обряд – прочла заклинания Уподобления над парой человеческих глаз, принесенных ей накануне Джелом. Глаза принадлежали какому-то казненному преступнику, но это не имело никакого значения. Вымыв руки в тазу с благоуханной водой, Тасси вышла на балкон дворца. Высоко в закатном небе над Гесперополисом плавал гриф. И Дева-из-Бездны не сомневалась, что угощение, которое она приготовила для грифа, птица увидит даже с такой высоты.

Над Нидариеном, столицей Таории, висел туман смерти. Он вобрал в себя жирный дым костров, на которых сжигали тела умерших, запах дегтя, предсмертные стоны умирающих, плач тех, кто потерял близких. В ночи факелами горели дома зачумленных. В уцелевших домах окна и двери были плотно закрыты; те, кто укрылся за ними в надежде обмануть заразу, ждали своего часа, со страхом прислушиваясь к заунывному пению жрецов и звону колокольчиков на похоронных дрогах.

Императрицу Эйверию похоронили без всяких церемоний. Ее просто завернули в чистое полотнище и закопали во дворе дома, где беглецы провели последние дни. Он сам прочел по ней заупокойную молитву. Это было в четыре часа дня. А в полночь к нему пришел врач и сказал, что мальчик обречен.

– Я ничего не могу сделать, добрый местьер, – говорил врач. – Бубоны вскрылись, и чумной яд уже проник в кровь мальчика. Он не доживет до утра.

– Вы не ошибаетесь?

– Я хотел бы ошибиться, но грозные признаки налицо. Он чуть дышит, пульс едва прощупывается. Это агония, добрый местьер.

– Неужели ничего нельзя сделать?

– Эта чума опустошает Нидариен пятую неделю; за это время умерли тысячи людей, и пока еще ни одного из заболевших не удавалось исцелить. – Врач покачал головой. – Мне очень жаль. Я сделал все, что мог.

– Да, вы сделали все, что могли. Возьмите, вот ваша плата.

– Местьер, я старался не ради денег. И потом, видите? – Врач с горькой улыбкой показал на свою шею. То, что выглядело при первом взгляде как тень под нижней челюстью, оказалось набухшим чумным бубоном. – Деньги мне больше не понадобятся.

– Вы мужественный и честный человек, – он протянул врачу руку, но тот лишь отступил на шаг, не коснувшись ее. – Я все же прошу вас принять деньги. Может быть, ваша семья…

– Моя семья умерла в первую неделю… Мой вам совет – уезжайте из этого города, пока не поздно. У вас еще есть шанс спастись.

– Благодарю за совет. И за труды. Прощайте, храбрый доктор.

– Прощайте, местьер.

Он смотрел вслед уходящему врачу, как смотрят вслед осужденному, которого уводят на казнь. Потом он пошел к ребенку. Мальчик лежал в дальней комнате. Окна были заперты и завешены тяжелыми шторами, на столике у кровати еле теплился масляный светильник. В комнате стоял тяжелый запах – запах разложения.

– Не подходите к нему, господин, – сказал ему Медж Маджари. – Ему все равно не помочь.

– Девятый император девятой династии не может умереть, – возразил он. – Это невозможно. Пророчество должно исполниться.

– Но вы слышали, что сказал врач, господин. Принц без сознания, он уже не вернется к нам.

– Нельзя терять надежду, Медж. Мы должны спасти его. Ему не смогли помочь люди, но Единый поможет ему.

– Императрице он не помог.

– Не богохульствуй, Медж. Пока он не умер, есть надежда.

Он подошел к ложу умирающего ребенка. Врач не солгал: лицо принца было лицом покойника. Нос заострился, глаза окружили черные тени, кожа истончилась и стала пергаментно-серой, запекшиеся губы едва вздрагивали, пропуская слабое дыхание. Как там врачи называют такое лицо? Маска скорби? Или маска исхода? Он коснулся руки мальчика – рука была ледяной.

– Девятый император не может умереть! – упрямо повторил он. – Медж, принеси мне свечей.

– Что вы хотите делать, господин?

– Хочу довериться Единому…

Медж держал шандал с зажженными свечами, а он освященным угольком чертил на лбу, щеках и плечах мальчика магические знаки. Никогда прежде он не совершал этого ритуала, только слышал о нем. Никто никогда не совершал этого ритуала в последние пятьсот лет. Он нарушал законы Свитка, совершая его. Это был первый случай, когда Воин Свитка пренебрег уставом ордена и пытался сделать то, за что ему грозили суд и суровое наказание. Но это был единственный способ спасти принца. Единственный шанс остановить грядущую Тьму…

Закончив чертить, он положил сбой каролитовый медальон мальчику на грудь и в этот момент ощутил, что сердце ребенка больше не бьется. Принц умер. Но это уже не имело значения. Он начал обряд и не имел права остановиться. У него не было выбора. Мальчик должен жить – любой ценой. Пока его душа еще здесь, рядом с покинутым разрушенным болезнью телом, ее уход можно предотвратить. И он начал читать заклинания, чувствуя, как его лоб покрывается испариной, а сердце в груди сжимается от тревоги.

Он читал заклинания, и кроме этого монотонного чтения и треска свечного сала не было больше в доме ни единого звука, потому что никто не смел даже пошевелиться. Все они стояли у постели ребенка – Медж Маджари, пришедшая из кладовой Гелла Гэнджи и его верный старый слуга Акун. Стояли и ждали, затаив дыхание.

А потом из глубины дома послышался гул. Застучали ставни, заскрипели половицы дома, за окнами завыл ветер. Каролит на груди мальчика засветился, и зеленоватый призрачный свет разлился по комнате. И все почувствовали ПРИБЛИЖЕНИЕ. Нечто сошло с неба молнией и ударило прямо в дом, так что строение окуталось слепящим зеленым светом, и все, кто были в доме, не удержались на ногах, попадали на пол, хватаясь друг за друга. Всех охватил ужас, даже его самого. Но потом поднявшись на ноги и глянув на мальчика, он увидел, что каролитовый медальон на груди принца светится ровным светом и понял, что победил. Что девятый император девятой династии будет жить…

Риман ди Ривард, Великий Видящий скроллингов, открыл глаза. В хижине он был один. Светильники на столе чуть теплились – фитили в них давно прогорели. Темноту рассеивало лишь пламя в очаге. Большая лохматая собака, лежавшая у очага, заметила пробуждение хозяина, подняла голову и посмотрела на него.

– Акиба! – позвал ди Ривард, и собака вскочила на ноги, подошла к старику, принялась лизать сухие морщинистые руки в коричневых старческих пятнах. Ди Ривард погладил собаку, достал из дорожной сумки половину хлебца – всю свою провизию, – и отдал собаке. Пища ему больше не понадобится.

Умереть ди Ривард не боялся. Он прожил девяносто четыре года и семьдесят из них был одним из скроллингов, сначала простым рыцарем, потом капитаном, а потом и Великим Видящим. Того, что он сделал для блага Лаэды, хватило бы на десять жизней. Его война окончена. Настал черед других исполнять предназначенное свыше.

Ди Ривард не сомневался, что Посланники уже прошли за Круг. Его каролит засветился дважды – стало быть, границу Круга дважды преодолели избранники ордена. О своем выборе ди Ривард не сожалел. Без девушки юный Дана не станет тем, кем должен стать, а вот ортландец пока еще не догадывается, какая роль ему уготована. Все указывало на этих двоих – и еще на третьего, который станет Воином-из-за-Круга.

Его орден перестал существовать. Гелла Гэнджи мертва. Йол ди Крифф мертв. Медж Маджари мертв. Гармен ди Браст мертв. Они честно исполнили свой долг. Остался только Акун, и при мысли о том, что именно Акун будет рядом с дочерью ди Криффа в неведомом мире за Кругом, Великому Видящему было спокойно на душе. Он все-таки успел посеять семена будущей победы, которую он сам, увы, не увидит.

Всадник уже близко. В пророчествах Вейгара говорится о воине на белом коне, и воин этот – сама Смерть. Сердце старика сжалось. Уж кому-кому, а Риману ди Риварду было хорошо известно, кто этот всадник. Страха ди Ривард не испытывал – он слишком стар, чтобы чего-нибудь бояться. Но вот печаль была. Тот, кто стал Всадником, право, не заслужил такой страшной судьбы.