Из рощи вылетела фигура – прыгнув, упала животом на лозоплавку с такой силой, что та стремительно понеслась по облакам. На спине человека лежала вторая посудина, она образовала как бы верхнюю створку раковины, мешая стрелкам прицелиться. Сзади оставался узкий след, будто вспененный эфир за кормой судна, вот только этот след был красным – кто-то из убитых в роще ловцов все же сумел ранить преступника.

– Он хочет успеть к руинам! – Трэн рванулся с холма, но Экуни Рон остался стоять, глядя вниз. Принц видел, с какой скоростью мчится убийца: за несколько мгновений расстояние между ним и руинами башни сократилось втрое. Но несколько лучших в мире облачных охотников преследовали его, и первые уже занесли двузубцы для броска.

– Почему так лицо? – произнесла повариха, отстраняясь и удивленно оглядывая дочь хозяина.

– Что? – спросила Арлея.

– Лицо… – повторила Лили. – Девочка как старый стал, морщина много… – Она вдруг попятилась, вглядываясь почти с испугом. – И глаза! Блестят он, будто как демон Арки-Улк в девочка вселилось!

Уже несколько мгновений Арлея пыталась вдохнуть, судорожно сжимая запястье туземки и вслушиваясь в шаги Диша Длога, который не спеша пересекал коридор. Теперь она выдавила:

– Я отравила его пойло…

– Как? – спросила Лили, ничего не понимая.

Шаги стали тише: пройдя мимо кухни, он удалялся, приближаясь к кабинету.

– Я была у Илии и купила орех с серапионовой слюной, – прошептала Арлея, уставившись в глаза туземки, темные зрачки которой внезапно расширились. – Только что подлила яд в тростниковку на столе в кабинете. Сейчас он…

Шаги смолкли, скрипнула дверь, и Арлея развернулась, чтобы побежать к кабинету, догнать Длога, не дать ему открыть бутылку и выпить из нее, но сильные руки схватили ее за плечи.

– Не то! – выдохнула Лили.

– Что ты делаешь! Отпусти! – Арлея попыталась вырваться, но толстуха обхватила ее за поясницу и потянула к себе, зажимая ладонью рот, неразборчиво бормоча:

– Не то, не то! Пусть хлебать. Злой бледнолицый, жестокий хозяин, не жалеет девочка, замуж за Большой Рыба, пусть его, пусть хлебать отраву…

Она не договорила: Арлея двинула локтем, попала поварихе под дых, всхлипнув, вывернулась из объятий и побежала по коридору. Она ворвалась в кабинет в тот миг, когда приоткрытые губы торговца касались края наклоненного стакана, который он сжимал правой рукой – левая лежала на горлышке бутылки.

Девушка налетела на Диша, толкнув его и ударив по запястью. Торговец изумленно крякнул, стакан упал на стол, но не треснул – покатился, оставляя дорожку пузырящейся тростниковки, пока не достиг края и не свалился на пол.

Длог проводил его изумленным взглядом, поднял голову и уставился на дочь, которая стояла перед ним, прижав кулаки к груди и тяжело дыша.

– Какого демона ты сделала это? – спросил наконец он, осторожно опускаясь на стул позади. Диш расстегнул ворот рубахи и медленно покрутил головой характерным движением человека, которому не хватает воздуха для дыхания. – Ты совсем сдурела из-за этой свадьбы?

– Оно было отравлено!

– Что? – Пальцы Диша замерли на перламутровой пуговице рубашки.

– Я подлила туда серапионову слюну, – сказала Арлея. – Хотела отравить тебя за то, что ты продал меня туземцу! Я… Ты не успел глотнуть? Оно…

– Что… Как ты… Что ты сделала? – Лицо Диша побагровело, он вскочил, опрокинув стул, и засипел, одной рукой разрывая воротник, а другой выдергивая из стола ящик. – Серапио… Ты налила туда…

Ящик полетел на пол, а в руке торговца оказался пистолет. Длог поднял его, медленно заваливаясь назад, направив ствол в грудь Арлеи, просипел:

– Убью. – Выстрелил и рухнул на спину.

Над этим местом стоял постоянный шум: шорох, издаваемый мириадами пуховых хлопьев, мельчайших частичек и белых нитей облачного эфира, складывался в шипящий гул. Облака бились в каменную кладку, завивались кольцами; невысокие смерчи, кренясь, как пьяные, бродили между останками стены и вокруг самой башни, которая превратилась словно в обломок широкой каменной трубы, поднимающийся из дна, по остову конюшни и голым стволам мертвых деревьев, с которых поток давно сорвал все листья и обломал ветви.

Большой кусок кладки почти в десяток шагов длиной, но шириной лишь в локоть, отвалился от постройки и упал на крышу конюшни, проломив ее. Крыши давно уже не стало, а обломок теперь лежал наискось, дальним концом нависая над границей, где заканчивалось мелкооблачье. Там берега бухты превращались в склоны ущелья, и перекаты эфира, клокоча, втягивались в него, с невообразимой скоростью неслись дальше. На это место было сейчас направлено около полусотни разноколиберных стволов.

Когда пуля расщепила край лозоплавки и та накренилась, съезжая со скользкой от крови спины, Гана выкатился из «раковины», створками которой стали две посудины охотников. В следующее мгновение сразу несколько пуль вонзились в то место, где он только что лежал. Руины были прямо перед ним, и он нырнул в узкое окошко, которое заметил под поверхностью. Оказавшись внутри башни, выставил голову посреди участка спокойных облаков, увидел кладку со всех сторон, круг неба над головой, вцепился в щель между камнями, вонзил клинок во вторую щель и пополз.

После сражения в роще с охотниками у него остался только один нож и ни одного топорика-пуу. Добравшись до второго окна, расположенного куда выше, Тулага сжал нож зубами и выглянул. Затем скользнул наружу, пробежал, расставив руки, по стене, раня ступни об острые сколы камней, слыша сквозь клокотание крики и свист – с берега его заметили.

Раздалось несколько выстрелов – и ни один не достиг цели. Высоко подскочив, Гана перемахнул на лежащий наискось длинный кусок кладки, но не успел сделать и шага, как вскользь к его икре пролетел брошенный сбоку двузубец. Он рассек кожу, но не мышцы, однако Гана, споткнувшись, упал. Повернувшись набок, увидел высокого белокожего старика. Тот прыгнул с лозоплавки, одной рукой вцепился в локоть Тулаги, не позволяя ему схватить зажатое в зубах оружие, навалился на вторую руку, стараясь при этом выхватить свой нож из браслета на предплечье. Беглец дернулся, но старый охотник был еще очень силен. Гана видел других ловцов – они приближались к руинам, кто-то плыл, кто-то уже вскочил на камни, – видел берег, моряков и собак, толпу позади и наведенные на башню стволы, чернокожего великана у подножия холма и стоящего на вершине принца с поднятой рукой… Потом яркий дневной свет ослепил его, он замычал, захрипел, выворачиваясь из-под гибкого тела, мотнул головой – кончик зажатого в зубах длинного клинка глубоко прорезал ушную раковину охотника. В этот миг противник смог выдернуть свой нож из чехла на предплечье…

Утланка Бол вскрикнул, приподнялся, ударил – и промахнулся, потому что за мгновение до того Гана, чья правая рука неожиданно оказалась свободной, перехватил рукоять ножа и вонзил лезвие в разинутый рот старика.

Спихнув с себя обмякшее тело, он встал на колени. Ловцы были уже среди руин, со всех сторон, слева и справа неслись лозоплавки, по камням бежали люди с занесенными над головами двузубцами.

Над руинами взметнулся рев нескольких десяток глоток. Утланка Бол был кем-то вроде неформального главы касты облачных охотников – символом того, что ловец серапионов может не просто дожить до старости, но и разбогатеть, – а теперь на середине длинного куска кладки лежало его мертвое тело.

– Цельтесь! – заорал с вершины холма Экуни Рон.

Тулага вскочил, выскользнув из-под руки могучего туземца, попытавшегося ухватить его за волосы. Он прыгнул к приподнятому над облаками концу кладки и, видя охотников под собой, оттолкнулся.

– Поздно, принц! – завопил стоящий у подножия холма Трэн Агори, поворачиваясь. – Не стреля…

– Огонь! – выкрикнул Рон, резко опуская руку.

Полсотни военных моряков выстрелили.

Но было действительно поздно: толпа охотников накрыла беглеца.