– Это как же зарабатывают? Все, что ли, на панель скопом валят?
– Нет, нет, занимаются обычными мужскими делами. – Бел покосился на Дебору, слушавшую его с широко раскрытыми глазами.
– Теперь я понимаю, – пробормотала Деби, пока хамелеон от изумления щелкал зубами. – Понимаю, почему ты с самого начала так вел себя.
– Существует, конечно, такое понятие, как матриархат, – не слушая, возбужденно продолжал Бел. – Но у вас он достиг каких-то гипертрофированных размеров!
– Раньше было лучше, – вставил Ситцен. – То есть все равно так же, да не совсем – мужичье и бабы были как бы равны. Но Шангуха повела свою политику, и как-то постепенно все сместилось… Она поставила на большие должности одних только женщин, попихи в церквах вдруг стали говорить о том, что, мол, боги хотят, дабы муж стал послушен жене своей… И все в таком же женском роде.
Бел возразил:
– Но тут ведь дело упирается еще и в простую мускульную силу. Мужчины физически в принципе сильнее женщин. У них… у них просто мускулов больше!
– Нет, – возразила Дебора, более-менее пришедшая в себя. – Еще давно мыслитель Павзаний доказал… Ну, по крайней мере, кому-то он это доказал… Что лишь два из семи мышечных волокна в теле особей мужского пола работают на полную силу, тогда как в теле особей женского пола работает четыре, а то и пять из семи волокон. И потом, ведь часто исход драки зависит не от физической силы, а от уверенности, решительности и умения, правда?
– Во! И тут наши тетки дадут сто очков вперед нашим мужичкам, – подтвердил Ситцен. – Слушайте, есть хочется – спасу нет. Бывали мы с братками в Недотычках и всегда останавливались пообедать в «Горячителе Утробы». Недорого, а кормят вкусно, токмо завсегдатайки достают иногда. Пойдем туда, что ли? Э, а у кого-нибудь деньжата есть?
– У меня-то откуда? – рассеянно ответил Бел, думая о том, что спутники достаточно легко восприняли его иномирное происхождение, а также утверждение о нынешнем пребывании Кабуки внутри шляпы.
Там, где он обитал раньше, реакция отличалась бы в корне, решил Бел. Но у носителей иной культуры, не отторгающей магию Шанго и пережившей в недалеком прошлом глобальную необъяснимую логикой катастрофу, каковой являлось оцилиндри-вание… Ясно, что в такой культуре понятие о преобладании логического порядка над хаосом расшатано.
Деби порылась в карманах своих джинсообразных шорт и извлекла несколько монет желтого металла.
– Можно? – Белаван взял одну и повертел в пальцах, рассматривая. На аверсе была выпуклая цифра «пять» и надпись «унок», на реверсе – профиль дамы с длинным благородным носом и высоким лбом, дающим понять, что под ним скрывается многоопытный, проницательный и изощренный ум. На голове присутствовало нечто, напоминавшее под определенным углом зрения корону. Над короной расположенные полукругом буквы составляли надпись: «Посвященная Шанго».
– Унчата у нас были и раньше, – пояснил Ситцен. – А вот башка Шангухи появилась на них недавно… Ал! – заорал вдруг хамелеон. – Мои, ей-же-ей, мои!
Белаван поднял голову.
По улице неслись два мохнатых паука, а за ними еще несколько тварей покруче.
Он обошел всю станцию, заглянул в подпол и залез по шаткой лесенке на чердак, но смотрителя не обнаружил. Здесь вообще не было никого живого, кроме тараканов и мух. И естественно, жив сам фокусник… Хотя в минуты душевных сомнений Левенгук имел привычку мрачно шутить по поводу относительности этого утверждения.
Кровать со смятым одеялом, немытая посуда в ведре, давно потухшие масляные фонари – все это наводило на определенные мысли. И мысли не из приятных.
Левенгук, все это время таскавший цилиндр с собой, страшась даже на секунду выпустить его из рук, поставил шляпу на стол полями вверх и задумчиво осмотрел со всех сторон. Он уже понял, куда подевался смотритель станции. Сам фокусник не собирался в ближайший год путешествовать, но теперь… К тому же он прекрасно осознавал, что подобие дисциплины в цирковой труппе поддерживается лишь страхом ее членов перед хозяином. И даже не перед ним, а перед тем фактом, что некоторые, пытавшиеся ранее бороться с диктаторской манерой управления, которую демонстрировал Левенгук, исчезли без следа. Теперь же большая часть труппы уже, наверное, разбежалась. Но историю со смотрителем ни в коем случае нельзя пускать на самотек, – это могло стать причиной катастрофы.
А значит, оставалось одно.
Белаван и Дебора метнулись в обратном направлении, но там улица оказалась перекрыта еще тремя существами, словно сошедшими с гравюр времен великой инквизиции и охоты на ведьм.
– Сюда! – услышал де Фей крик и следом за Деби вскочил в дверь лавки… Зеркальной лавки, как стало ясно через мгновение.
Их фигуры вытягивались, съеживались и расплывались в круглых, овальных и квадратных, потолочных, настенных и напольных зеркалах. В некоторых из них Бел мог созерцать свою физиономию в очках и растерянную мордашку Деби, а в других – аккуратную, обтянутую джинсовой материей попку и худой зад в обвисших штанах… Свой собственный, как он вскоре догадался с некоторым внутренним содроганием.
Хозяина видно не было, зато обнаружилась неприметная дверь. Бел ринулся к ней и влип носом в очередное зеркало, чуть не разбив очки. Пока он возвращал им правильное положение на своей переносице, Деби куда-то подевалась, и де Фей увидел, что окружен пауками и гигантскими летучими мышами.
Десятки отражений тянули к нему волосатые лапы и кожистые крылья с длинными загнутыми когтями, жуткие образины корчились, оглашая помещение криками. Отражаясь от многочисленных зеркальных поверхностей, крики сливались в бесовскую какофонию. Бел помчался сквозь отражения, вытянув перед собой руки.
Кончик крыла скользнул по щеке, чья-то лапа зацепилась за плечо, но он вырвался и наконец ощутил под ладонями шероховатую деревянную поверхность. Белаван распахнул дверь, прыгнул, захлопнул створку за собой и, нащупав засов, задвинул его.
Он стоял в захламленной кладовой с большим количеством пыли, паутины, темных углов и густых теней. Из-за двери доносились крики и звон осыпающихся зеркальных осколков, сопровождавшийся невнятной руганью.
Из дальнего, самого темного угла выдвинулась тень и превратилась в фигуру седого старичка, со сморщенным лицом, седыми буклями и круглой шапочкой на голове.
– Кто это, кто? – опасливо поинтересовался старичок.
В дверь ударили.
– Выход!.. – прохрипел Белаван. – Где?
– Это что это творится? – запричитал старичок. – Товар, мой товар!
В дверь ухнули опять, после чего раздался шум упавшего тела.
– Где выход? – с надрывом повторил Белаван.
– Молодому человеку нужен выход, нужен? – переспросил старичок, шмыгая носом. – Ладно, я таки скажу ему, скажу, чума на голову ему! Вот он, вот выход!
Цепляясь ногами за рухлядь, де Фей пересек кладовую и обнаружил в стене над полом узкий лаз, закрытый ситцевой занавесочкой.
Откинув ее, Бел прополз через отверстие, вскочил и увидел внутренний дворик, образованный стенами домов и невысокой зеленой изгородью. Бел с разбегу перевалился через нее, оцарапав руки и чуть не разбив очки.
Теперь он находился на улице, солнечной и тихой. Какой-то мужчина, с ребенком на руках, поспешно нырнул в ближайшую дверь. Еле слышные крики доносились из-за домов, где-то лаяла собака. Белаван остановился, соображая, каким путем вернуться, чтобы помочь Деборе. Выбрав направление, он прошел через арку, миновал сухой фонтан и нырнул в узкий проход между домами, все это время мучась от неотвязного ощущения, что ему чего-то не хватает.
Спустя минуту Белаван забрел в глухой тупик. Звуки потасовки давно смолкли. Он заблудился. И одновременно понял, что за мысль мучила его. Мысль о шпаге из распрямленной, заточенной кочерги.
Де Фей даже не помнил, когда выпустил ее из рук.
Он бродил по городу с полчаса, беспокоясь о Деби, переживая из-за потери шпаги и чувствуя, что бои местного значения, с недавних пор начавшие разыгрываться в его желудке, постепенно превращаются в сражение на всех фронтах. Наверное, это и послужило причиной, что перед одной из вывесок, в изобилии украшавших стены домов, Бел остановился.